Главная проблема границ исторической науки, на мой взгляд, состоит в том, что примерно половина историков сами не считают историю наукой и поэтому легко допускают фальсификации в своих собственных трудах.
В нашем обществе бытует мнение, что учебники истории пишутся строго под заказ правящей элиты. Меняется элита – меняется история. Как говорил М.Н. Покровcкий, «история – это политика, опрокинутая в прошлое».
Что происходило в советское время? Методология истории превратилась у нас в нечто вроде «богословия» и анализа «священных текстов». Даже исторический материализм, который изначально был научной теорией, и таковой, если смотреть объективно, и является, в годы советской власти превратился в своеобразное «вероучение».
Естественно, все это вызвало недоверие к истории как науке сначала у интеллигенции, а потом выплеснулось и в широкие массы. Но дело не только в наследии прошлого – репутацию можно восстановить с помощью грамотного пиара. Хуже всего то, что недоверием к истории как к науке страдает само профессиональное историческое сообщество, которое имеет научные степени и звания, но при этом очень боится слов «теория», «концепция» и «закономерность».
Историк ты, филолог, физик или математик, – нужно исходить из общенаучных методов: из логики как инструмента, единого для всех наук.
Необходимо ставить проблему, которая не решена; на основании известных фактов и, возможно, противоречий между ними сформулировать гипотезу и пытаться ее проверить.
На это сторонники истории как «не-науки» указывают, что в отличие от физиков они не могут провести эксперимент. Но многие гипотезы современной теоретической физики нельзя подтвердить экспериментом в принципе. И в тех же науках о земле проводятся мысленные эксперименты, в которых сопоставляются известные данные.
Если мы строим одну гипотезу на другой вне научного метода, тогда и возникает миф из недоказанных предположений. Потом этот миф очень трудно опровергнуть. Как специалист по восточной Европе раннего Средневековья, могу привести пример с Хазарией. У нас есть представление о том, что Хазарский каганат – это огромное государство, которое простиралось от нижнего Каспия до левобережья Днепра и где-то там соприкасалось с владениями варягов. Это общее представление. На чем оно основано? У нас есть только один письменный источник, который, возможно, говорит о подобных границах Хазарского каганата, – письмо царя Иосифа середины Х века. Притом что по другим источникам Хазарский каганат в то время, когда писал царь Иосиф, не достигал тех размеров, о которых он рассказывает. Мы знаем, что на этих территориях было самостоятельное царство алан, были черные булгары. Но, например, в русских летописях границы Хазарского каганата не обозначены, а по данным арабской географии, территория была значительно меньше, чем упомянутая царём Иосифом. У нас есть этот единственный источник, причем названия племен в нем можно интерпретировать совершенно по-разному. Можно понимать так, что эти племена жили на Волге, а можно говорить, что они обитали по Дону и Днепру. По идее, надо предположить, какие это могут быть племена, проверить гипотезу данными археологии, в том числе посмотреть наличие хазарского культурного влияния, и потом уже возвращаться к границам Хазарии в письме Иосифа. Но в нашей реальности получается иначе.
Итак, источниковед неизбежно приходит к археологам. Археолог же, основываясь на одной из интерпретаций источника, сделанной кем-то много лет назад с опорой на давно устаревшую интерпретацию археологических данных, раскапывает поселение с могильником и говорит: «Мы раскопали Хазарский каганат». Хотя население там оказывается вовсе не тюркское, а какое-нибудь северо-иранское, и у него совершенно другие обычаи, чем были у хазар, и культурного влияния хазар не прослеживается. Получается, что источниковеды опираются, как на факты, на неподтверждённые гипотезы археологов, археологи – на источниковедов… И так начинает расти взаимно недоказанная идея, которую потом почему-то называют теорией. И если раскопать этот снежный ком, в глубине его обнаружится та самая неподтверждённая гипотеза, иначе говоря, открытая проблема. Но и на таком пути может быть много новых установленных фактов и действительно научных открытий, которые в итоге приведут к решению той проблемы, с которой всё начиналось, и даже, может быть, опровергнут первоначальную гипотезу, которую все уже привыкли принимать как доказанный факт. То есть из вышесказанного вовсе не следует, что история не есть наука.
Просто история еще очень молодая наука и не обладает пока достаточными доказательными мощностями в сравнении с естественными науками. Но и в ней можно выдвигать гипотезы, строить теории, пускай они пока и будут менее доказательными, чем в физике. Главное – это уметь вовремя разбить снежный ком, сохранив установленные факты и отбросив мифы.
Вопрос о науке – это и вопрос существования определенного научного аппарата, конвенциональных определений, терминов и понятий.
У нас нередко происходит такой казус: кто-то решает понимать, скажем, революцию, государство, нацию, феодализм по-своему, случайно забыв написать об этом в начале своего исследования. И потом начинает что-то яро утверждать на основании своего представления, которое сильно отличается от того понимания (или нескольких пониманий), к которому пришли представители исторической мысли. Такое обращение с терминологией, размытость понятийного аппарата тоже показывает, что наука история, как и другие науки об обществе, ещё очень молода, и границы её нередко размыты.
Но историк должен быть уверен в том, что он – ученый. И должен использовать тот самый общенаучный метод, который применяется в остальных науках, – проверенный путь от гипотезы до доказательства. Тогда с проблемой фальсификации и разделением на то, что есть наука, а что нет, будет гораздо проще.
Елена Галкина, доктор исторических наук, профессор МПГУ